— Значит, мы теперь друзья? — задумчиво протянул Лев Николаевич.

— Да, — кивнула она.

— Интересно, — с волнением посмотрел он на ее высокие ноги. — А этот усатый тип, он кто?

— Тебе как другу, Левушка, могу сказать, что Эдвард сегодня ночью сделал мне предложение! Это такой мужчина, Левушка! Такой мужчина!

— И ты мне это говоришь? Мне? — закричал Чемеков в ярости. — Какая же ты дрянь!

— А кто ты?

— Я?

— Кто меня первый бросил? Кто мне изменял на каждом шагу?

— Это я тебе изменял? — изумился он. — Ты вспомни Молибогу,  несчастная?!

— Молибога был импотент, и ты об этом знаешь прекрасно! — взвизгнула Эльза.

— Это Молибога был импотентом? — позеленел Чемеков от такой наглости.

— Что ты понимаешь в мужчинах?! —  приблизилась к нему Эльза и ударила в грудь кулачком.

— Это я что понимаю в мужчинах? — вскричал он и уставился на Эльзу. Прошедшая ночь давала ему право на подобное заявление. Они долго и молча рассматривали друг друга, пока Эльза не прошептала:

— Ну и рожа у тебя, Левушка! Ты не гвозди забивал головой этой ночью?

Чемеков горько вздохнул:

— Сегодня ночью в театре такое творилось, что ты себе даже представить не можешь!

— Все будет хорошо, — дотронулась она до его щеки. — У тебя есть я. Ты же меня любишь? А-а?

 Он посмотрел в ее глубокие голубые глаза и чуть слышно сказал: — Эльза, какая может быть любовь, если Ряха   меня сегодня убьет. Я это чувствую.

— Плевать я хотела на Ряху! —  взорвалась Эльза. — Ты женишься на мне?

— Ты опять загоняешь меня в угол!

— Да что тебе стоит соврать, глупыш? — нервно рассмеялась Эльза. — Тебя же все равно сегодня убьют. Да и не нужен ты мне! Я уже дала Эдварду согласие. Ах, Чемеков, какой это сексуальный мужчина! Тебе как другу могу сказать, что я первый раз в жизни почувствовала себя настоящей женщиной!

— А как же я?

— А утром он сходил за цветами, — не слушала его Незванная, — и вся спальня была в цветах! А ты, скотина, не подарил мне даже лепесток! Даже стебелек не подарил! Тебе бы только трахнуть меня, животное!                        

— Ты давай уж что-нибудь одно, Эльза! — возмутился он. — Я тебе друг или животное? Да кто меня, черт возьми, первый трахнул?

— Чемеков, представляешь, — мечтательно закатила глаза Эльза, — вся спальня в цветах и Эдвард на коленях делает мне предложение. Представляешь, Левушка? А вот я не представляю! — сжала она гневно кулачки. — Эдвард оказался таким же животным, как и ты! Ни цветов, ни любви! Чемеков, где найти такого мужчину, который бы разбудил меня утром нежным поцелуем и сказал: “Я люблю тебя, Эльза! Я не могу без тебя жить!” Всего-то несколько ласковых слов. Неужели это так трудно? Скажи мне их, Левушка, и я буду любить тебя всю жизнь, даже если тебя убьет Ряха или ты женишься на другой!

Она вопросительно взглянула на него, и Чемеков пробормотал:

— Эльза, это так сразу и не скажешь!

— Ни сразу, ни потом, никогда ты этого не скажешь! — показались слезы на ее глазах. — Ты можешь сказать это только в придуманном тобой мире, но ты не можешь согреть ни одного человека!

— Если Ряха меня не убьет, я тебе скажу.

— Когда ты начинаешь обманывать самого себя, от тебя начинает вонять, как от помойного кота! — презрительно сказала Эльза и вышла.

Чемеков долго смотрел на закрытую дверь, пока его не вывел из оцепенения звонок Софьи Ларионовны. Наконец-то приехал г-н Тишкин в сопровождении четырех телохранителей, двое из которых были огромные негры, остриженные наголо, в роскошных костюмах темно-синего цвета и в белоснежных сорочках.

— Вы ли это, милейший Лев Николаевич? — воскликнул Антон Антонович, едва его вкатили в инвалидной коляске в кабинет. Левая нога была в гипсе, но выглядел г-н Тишкин чрезвычайно жизнерадостно. — Кто вас так избил?

— Любезнейший Антон Антонович! — в унисон ему сладко пропел Чемеков, с опаской поглядывая на крутых негров. Белые телохранители особого страха не вызывали. — Ужасно рад вас видеть!

Тишкин перехватил его взгляд и весело рассмеялся.

— Страшно? — спросил он.

— Жуть! — признался Лев Николаевич, невольно вспоминая, как чернокожие телохранители Тишкина упражняли на галерке его возлюбленных Арийскую и Овдееву. Теперь наверняка Эльза может претендовать на первое место, если Паша Колупаев не заупрямится. Никаких сомнений быть не могло, на галерке он видел этих чернокожих верзил. — Где ж вы таких здоровенных негров нашли, господин Тишкин? — спросил робко Чемеков.

— Ох, Лев Николаевич, эта проклятая мода на мавров-телохранителей меня разорит, в конце концов! — вздохнул Антон Антонович.

— Так это мавры? — изумился Чемеков. — Так вот они какие!

— Они самые, — сплюнул Тишкин.—  Ни-и хрена не умеют делать, по-русски ни слова, на каком языке бормочут, сам черт их не разберет, а обходятся мне дороже самолета. Только ради солидности и держу их при себе. Проклятая мода на мавров! Да ты их не бойся! — рассмеялся Тишкин. — Это они с виду такие страшные, а так мухи не обидят! Я на них как-то накричал, так пришлось “скорую” вызывать. Инфаркт, Чемеков, представляешь? Ужасно впечатли-тельный и нежный народ мавры. Порода, ничего не поделаешь.                        

— Подумать только! — воскликнул изумленно Чемеков, поглядывая снизу вверх на страшные и гордые лица мавров. Два белых телохранителя были намного ниже их ростом, синхронно жевали резинку и смотрели сквозь Чемекова через черные очки. — А где же ваши возлюбленные, Антон Антонович? — поинтересовался  Чемеков.

— Придут  к  самому началу, — ответил Антон Антонович. — Паша Колупаев не появлялся?

— Нет, — покачал головой Чемеков.

— Странный господин этот Колупаев, — задумчиво произнес Тишкин. — С моим секретарем говорить отказался, пришлось звонить самому. А когда узнал, зачем я его хочу пригласить, смеялся как ребенок и даже от денег отказался. Очень странный господин Паша Колупаев! Может быть, надо было кого-нибудь другого пригласить? Но в Москве только и говорят о Колупаеве, как будто в мире повымирали все гинекологи!

— Я где-то читал, что Колупаев проконсультировал все царствующие семьи, — сказал Чемеков.

— Тогда совсем непонятно, — пожал плечами Тишкин. — Такая знаменитость — и бесплатно?..

— У него, наверно, денег, больше чем у вас, господин Тишкин, — пошутил Лев Николаевич.

— Больше, чем у меня, господин Чемеков, нет ни у кого в России! — обиженно вскричал Тишкин.

— Я пошутил! — улыбнулся Лев Николаевич.

— Обидная шутка, батенька, — заметил Антон Антонович, и Лев Николаевич облегченно вздохнул, когда доложили, что приехал сам Паша Колупаев. Они вместе с Тишкиным выглянули в окно. Рядом с золотистым “роллс-ройсом” Тишкина стоял серебряного цвета лимузин Колу-паева. Антон Антонович усмехнулся и приказал отвезти его от окна. Лев Николаевич смотрел на карнавал разноцветных зонтиков, прислонился лбом к оконной раме и вздрогнул от странного звука. Стекло мелко задрожало, словно кто-то запустил в окно мелким камешком, и точно в раму, перед его лбом. Но это был не камень! Лев Николаевич с ужасом смотрел перед собой на мокрые пустые крыши домов. Он знал, что это было, он  знал, что никто не спасет его от Ряхи, который специально выстрелил в раму, которому очень скучно убить Чемекова сразу  и который просто мечтает довести его до самоубийства.

— Что это было,  Лев Николаевич? — тревожно спросил Тишкин.

— Кто-то решил разбить стекло, — попятился Чемеков. Белые телохранители быстро переглянулись, подошли с опаской к окну и закрыли шторы. Изнеженные мавры глотали валидол. Раздался стук в дверь.

— Войдите! — обессиленным голосом выкрикнул Чемеков. Хламида по-военному доложил о прибытии Колупаева.

— Так зови же его, болван! — замахал на него руками Тишкин.

Хламида тут же исчез, и через несколько секунд в дверях показался краса и гордость русской гинекологии Паша Колупаев. Густые седые волосы были схвачены в косичку на затылке. Высокий загорелый атлет Паша Колупаев выглядел гораздо моложе своих лет. В пятьдесят он окончательно заматерел, и его, словно высеченное из камня лицо, с мощным подбородком и хищным носом почти не изменилось с тех пор.

— Итак, господа! — весело блеснули его желтоватые глаза. На нем был костюм в полоску, на шее - золотая цепь толщиной в палец и огромный бриллиант на мизинце. — С кем имею честь? Я тот самый Колупаев!

— Очень приятно! — оживился Тишкин.  — А я тот самый Антон Антонович Тишкин!

Они пожали друг другу руки, Чемеков представился г-ну Колупаеву, и тот, насмешливо склонив голову, спросил: — Насколько я понял, вы пригласили меня сегодня на шоу “Мисс Москва”?

— Вот именно! — с жаром воскликнул Антон Антоно-вич. — Поэтому мы и пригласили такого авторитета, как вы. Чтобы ни у кого и сомнений не могло возникнуть!

— Сомнений в чем? — поинтересовался гинеколог, еле сдерживаясь, чтоб не рассмеяться.

— Я хочу, господин Колупаев, если уж я оплачиваю это шоу, чтобы мисс Москва была девственницей! — ударил он кулаком по подлокотнику коляски.

— Отлично! — покатился со смеху Колупаев. — Господа, я вам так признателен за приглашение! Значит, первая красавица Москвы должна быть девственницей? Потрясающе!

Чемеков горько улыбнулся. Г-н Тишкин подозрительно косился на Пашу.

— Не понимаю причины вашего смеха, господин Колупаев! — нервно сказал он. — Я же вам заплачу!

— Если первая красавица окажется девственницей, я вам сам заплачу! — с трудом выговорил Паша.

— Вы хотите сказать?.. — неожиданно смолк Тишкин, потрясенный догадкой. — Не может быть! Не может быть, чтобы мы не нашли девственницу на первое место!

— Может, — грустно сказал Паша.

— Хотите пари? — загорелся Тишкин.

— Ставлю мой лимузин против вашего “роллс-ройса”! — азартно воскликнул Паша.

— Чемеков, разбей! — закричал Тишкин.

Чемеков разбил руки и спросил:

— Скажите, Паша, неужели в самом деле вам ни разу не попалась девственница?

— Ни разу, — пожал плечами Паша. — Я пересмотрел за свою врачебную карьеру столько барышень, сколько не бывает звезд на небе!

— А как же первая брачная ночь? Кровь и все такое прочее? — кисло хрюкнул Тишкин, озабоченный судьбой своих возлюбленных.

— Не знаю, — вздохнул г-н Колупаев. — Может быть, когда-то и рождались девственницы, только теперь, чтобы стать целкой, нужно просто заплатить, и первая брачная ночь у вас в кармане.

— Не понял? — выпучил глаза Тишкин.

— Что ж здесь непонятного? — рассмеялся Паша Колупаев. — Приходят ко мне нагулявшиеся девицы перед свадьбой и просят сделать им целку. Я беру иголку, нитки и зашиваю, как зашивают дырявый носок. Жених на седьмом небе от счастья, невеста непорочна, как Полярная звезда, нитки со временем рассосутся, и после пятидесяти лет совместной жизни он не бьет ее ложкой по лбу с криком: “Как вспомню, что полвека назад тебя не девкой взял, до сих пор сердце кровью обливается!” Полнейшая идиллия!

— Какое низкое коварство! — закричал потрясенный Тишкин. — Как же дальше жить на свете?

— Сейчас бешеная мода на целку, — сказал Паша. —-                           Особенно у  старушек. У некоторых уже по десять внуков, а она вдруг заявляет своему деду, что целка! Представляете?

— Чемеков! — горестно произнес Тишкин. — Неужели и мои девочки окажутся зашитыми? Какой ужас! Ни пылесосов, ни девочек! Доктор, я все-таки не пойму! Есть на белом свете настоящие целки или нет?

— Я сам бьюсь над этой загадкой, господин Тишкин, почти семьдесят лет. Однозначного ответа дать не могу. Мои коллеги утверждают, что есть, но, когда я прошу их показать мне живую целку, оказывается, что она или непонятно кем сломана, или заштопана. Вот и разберись! Возможно, сегодня нам и посчастливится отыскать среди участниц шоу настоящую девственницу. Хоть перед смертью на нее посмотреть, пощупать. Лев Николаевич, у вас в театре найдется мегафон?

Чемеков утвердительно кивнул и позвонил на вахту. Через несколько минут Хламида вручил Паше огромный мегафон. Колупаев подошел к окну, открыл его и высунулся на улицу. Чемеков внимательно посмотрел на раму. Ма-ленькая дырочка, почти незаметная на глаз, темнела над головой Паши в раме. Следующую пулю уже ничто не остановит.

— Отличная у вас машина, господин Тишкин! — воскликнул Паша. — Давно мечтал о “роллс-ройсе”! Ну, с Богом! — рассмеялся Колупаев. — Он улыбнулся и прокричал в мегафон: — Согласно международным правилам, на конкурс допускаются девушки не старше двадцати пяти лет! — Он сделал небольшую паузу и вкрадчиво произнес: — И самое главное! В конкурсе могут принимать участие только девственницы! Настоящие, живые, не искусствен-ные! Первое место будет присуждено только девственнице! Еще раз повторяю самое главное правило. Только девственница может стать первой красавицей Москвы! Желающие участвовать в шоу могут пройти в театр, где будет произведен медицинский осмотр!

Паша Колупаев быстро закрыл окно, и многотысячный возмущенный вопль потряс стены театра.

— Какое хамство! — кричали с улицы. — Это нечестно! Покажите нам эти дурацкие правила! —  полетели камни в окна.

— Будем ждать, — положил мегафон на стол Паша Колупаев и с любопытством посмотрел на трясущихся от страха мавров.

— Если до часа дня не появится ни одна девственница, — мрачно сказал Тишкин, доверительно взглянув на Чемекова, — придется выкупать мои пылесосики!

— Понимаю,— глубокомысленно крякнул Чемеков.

— Неужели и мои девочки меня надули?! — восклик-нул Тишкин. — Какая непростительная низость!

— Можете не сомневаться, — сказал Паша. — Вот уже начинают расходиться, — подошел он к окну. — Сейчас побушуют, и все закончится.

Чемеков позвонил на вахту.

— Ну что? — спросил он Софью Ларионовну. — Есть                            желающие?

— Пока только окна бьют и в дверь камнями кидают, — четко доложила Софья Ларионовна. — Держим оборону. 

— Если кто объявится, сразу звоните мне! — положил Чемеков трубку и взглянул на Пашу.

— Хорошая машина “роллс-ройс”! — потер руки Паша. Тишкин помолчал. Лев Николаевич чувствовал, что сейчас ворвется Эльза. А еще на подходе Лика Айчук, его белокурая невеста, падший ангел. Она тоже мечтает о пер-вом месте. Может, и провести шоу между возлюбленными Тишкина и его любовницами?

— А мне сегодня исполнилось сорок лет, — вдруг тихо произнес Чемеков. — Сорок лет, господа, а так хочется жить, если б вы только знали! Хорошо вам, Паша, у вас столько женщин было в жизни!

— В каком смысле? — иронично спросил Паша.

— Какой от женщин еще может быть смысл? — хихикнул Тишкин.

— Я вас должен разочаровать, господа, — серьезным голосом сказал Паша. — Все дело в том, что почти за семьдесят лет у меня не было ни одной женщины!

— Как? — одновременно вскрикнули Тишкин и Чемеков.

— Вы хотите сказать, что никогда-никогда?.. — открыл рот от удивления Тишкин.

— Никогда — это никогда! — твердо сказал Колупаев. — Я еще девственник, господа!

— Как же так? — вырвалось у Чемекова.

— Да как же вы умудрились, доктор, остаться девственником? — изумился Тишкин. — Столько вокруг вас красавиц кружится, а вы?

— Я, господа, хотел потерять свою девственность толь-ко на девственнице! — гордо воскликнул Паша. — Да видно, не судьба!

— Браво, доктор! — захлопал Тишкин. — Браво! Ну, если мои девочки окажутся не девственницами! Я ведь, Паша,  и сам такой!

Чемеков бросил взгляд на запуганных мавров, которые держались за инвалидное кресло Тишкина, бросая тревожные взгляды на окно, за которым обманутые участницы шоу требовали изменить международные правила. “Может быть, рассказать Тишкину о маврах? — подумал Лев Ни-колаевич, но, вспомнив, как Тишкин надул его с пылесосом Циолковского, передумал. — Пусть разоряют банкира и дальше. Если до его возлюбленных мавры добрались, может, и до самого Тишкина доберутся. А эти мавры отпылесосят за будьте любезны! Хоть изнеженный народец, а здоровые, как жирафы!”

Чемеков подошел к окну, посмотрел на крыши домов, где до сих пор мог прятаться Ряха, и ужаснулся. Что он делает в этом театре? Пока еще не разошлись разъяренные женщины, можно спрятаться от Ряхи. Сейчас приедут юные куртизанки Тишкина, Паша Колупаев поставит на них жирный крест, и на этом закончится очередное шоу “Мисс Москва”. “Мои дорогие Эльза и Лика, — вздохнул Чемеков, — может быть, вы договоритесь без меня с Тишкиным и Колупаевым, может быть, они поверят вам на слово, что вы девственницы, и вы поделите между собой первое  и второе места, но мне надо спасать свою шкуру, мне всего сорок лет”.

— Что с вами, Чемеков? — спросил Тишкин.

— Это возрастное, — ответил он. — Извините, господа, но мне нужно пройти на сцену, посмотреть, что там делают телевизионщики. 

— Гоните их из театра! — весело хмыкнул Паша.

— Нет уж! — замахал руками Тишкин. — Еще не подъехали мои девочки!

Чемеков вышел. Эльза в приемной наводила на себя красоту, задумчиво выбирая купальник.

— Ну? — быстро подошла она к нему. 

— Все отлично! — бодро сказал Чемеков. — Третье место за тобой!

— Значит, Паша согласился? — поцеловала она его в губы, и Чемекову стало ужасно стыдно за обман, за ее несбывшиеся мечты.

— Попробовал бы не согласиться, — отвел он взгляд, и ужасно хотелось оглянуться на прощанье, и не подсказало сердце Эльзе, что она видит его в последний раз. Эльза уселась вновь перед зеркалом, а Чемеков быстро прошел мимо Динкиного буфета, спустился на сцену, где телевизионщики путались в проводах и, как тени в царстве Аида, бродили непохмелившиеся артисты. Никто не покинул театр, все ждали начала конкурса, уверенные, что после окончания шоу только свинья не додумается о банкете.

— Папик! — вдруг рядом с Чемековым раздался ан-гельский голосок. Он резко обернулся — в бальном белом платье, с сияющими от счастья глазами стояла его невеста. Она кинулась к нему, приподнялась на носочках и поце-ловала в губы. — На кого ты похож? — сморщила она гневно носик. — От тебя несет перегаром, как из общественного туалета! Чтобы  с сегодняшнего дня бросил пить и курить! Я не хочу, чтобы мой муж был пьяницей! Откуда у тебя такой синяк? А что с губами? И костюм помятый, как тряпка!  Ты директор или кто? — отшатнулась она от него. Чемеков молчал. — Я сегодня займу первое место? — тихо и требовательно спросила она.

— Обязательно, —  кивнул он.

— А что это за дурацкое правило, что на конкурс допускаются только девственницы?

— Тебя это не касается. 

— К тебе приходила моя мама?

— Да, — опустил он глаза.

— Она меня весь вечер уговаривала, чтобы я рассталась с тобой! — воскликнула Лика. — Я поссорилась с родителями из-за тебя! Ну, что ты все молчишь?

— Я не знаю, что сказать, — пробормотал он.

— Когда ты собираешься уволить Гогиашвили?

— За что?

— Мне все равно, за что ты его уволишь! — гневно топ-нула она ножкой.— Разве это декорации? Ну, какой Валико художник?

— Я подумаю, — ответил Чемеков.

— И думать нечего, — ласково дотронулась она до его щеки ладошкой. —  Я сегодня познакомлю тебя с родителями; с мамой ты уже знаком, папе ты должен обязательно понравиться! Хотя мы все равно будем жить у тебя, какая разница, понравишься ты ему или нет! Правда?

— Ты не по годам умна, Лика, — задумчиво посмотрел он на нее. — Как будто тебе не семнадцать, а лет двести. 

— Женщины всегда были умнее мужчин! — рассмеялась она. — Ты еще не знаешь меня!

— Боюсь, что я так и не узнаю тебя до конца, — усмехнулся он. — Извини, Лика, но мне нужно срочно пройти на служебный вход. Там все стекла побили камнями.

— И дверь с петель сорвали, — добавила она. — На служебном входе ужас что творится. Будь осторожнее! Я тебя здесь подожду.

Чемеков окинул Лику прощальным взглядом, белокурый ангел счастливо улыбался ему, и Чемеков, не оглядываясь, бросился со сцены.

На служебном входе Софья Ларионовна вручила ему маленький конверт.

— Любовное! — жеманно прошептала она. — Только что принесли. Сегодня, Лев Николаевич, после шоу банкетик не намечается?

Чемеков с испугом взглянул на нее, на Зою Ивановну, на совсем обалбесившегося Хламиду, который держал оборону в дверях, популярно объясняя бунтующим женщинам, почему на конкурс допускаются только девственницы. Лев Николаевич спрятал письмо, взял у Софьи Ларионовны зонтик и сказал:

— Готовьтесь к банкету, мадам.

Он медленно прошел к дверям и похлопал Хламиду по плечу: — Ни шагу назад, Василь Васильевич!

Чемеков врезался в толпу, оглянулся, сердце сжалось от предчувствия, что он действительно больше никогда не переступит порог Среднего музыкального театра. За несколько дней он прожил несколько жизней.

“Прощай, мой театр! — всхлипнул Чемеков, испуганно оглянулся вокруг себя, расталкивая возбужденных женщин, посмотрел вверх на крыши домов и, раскрыв зонтик, бросился в сторону метро. — Так просто шоу не закончится, — подумал он. — Поджечь театр, видимо, не удастся, но штурм состоится обязательно!”

Возле метро он еще раз оглянулся: погони не было. Он спустился в подземку и возле телефонных автоматов увидел Ряху. Палач стоял в черном плаще, не вынимая рук из карманов, и внимательно наблюдал за входящими в метро. Их взгляды встретились, Ряха быстро шагнул в его сторону, сунул руку под плащ, и Чемеков, оцепенев, смотрел, как палач все ближе приближается к нему. Лицо Ряхи было невозмутимым, брезгливая усмешка затаилась на губах. Он сканировал каждый шаг Чемекова. Лев Николаевич очнулся и на деревянных ногах выскочил из метро. Оглянулся: Ряха его не преследовал. Дождь усилился, а Лев Николаевич бежал по лужам, не разбирая дороги, страх гнал его все дальше и дальше от театра. Наконец он забежал в арку и затравленно прижался к стене. Лев Николаевич даже не замечал, что стоит в луже, взгляд его наткнулся на голодного и продрогшего кота, который за годы своей уличной жизни видел и покруче, чем запуганный, но живой Чемеков. Кот равнодушно скользнул по нему желтым взглядом, прогнулся и вновь свернулся на крохотном островке незатопленного асфальта.

— Не бойся меня, котик, — тяжело сказал Чемеков. — Если б ты умел говорить, ты рассказал бы мне, как плохо тебе живется, каждый день в твоей жизни может быть последним, но ты этого не знаешь. А я знаю, дружище, что сегодня мой последний день. У меня дома очень давно жил кот Григорий, потом появилась Слива, и я предал Григория и свою юность, которую звали Ксюша. Может, Григорий, как и ты, так же сидел в арке и никто не дал ему колбаски.

Серый кот с белым пятнышком на груди устало закрыл глаза под бормотанье Чемекова. Дождь не прекращался, Чемеков отрешенно смотрел на редких прохожих, скуксившихся от холода, и вдруг вспомнил, что сегодня пятница, сегодня Иван Добрый-День со своей джаз-бандой должен играть джаз. “Больше Иван с Ряхой никогда не сыграют джаз”, — подумал он. Хотелось курить, хотелось пива, о яичнице с беконом можно было только мечтать. Сколько ж он здесь торчит? И что ему делать дальше? И мысль налезала на мысль, словно торосы в ледяной пустыне, и Чемеков сказал коту:

— Пойду навстречу судьбе. Я устал от страха. Ты как думаешь, кот?

Но кот был мудр, он промолчал, а Чемеков неожиданно вспомнил удивительные глаза жены Ряхи, и ее умоляющий голос: “Вы придете?”

— Да, я приду! — закричал отчаянно Чемеков. Он с жалостью посмотрел  на кота и вышел под дождь. Осмотрелся. Страх загнал его прямо к Третьяковской галерее. В кармане звенела какая-то мелочь, он дошел до метро, но в самый последний момент решил не искушать судьбу и добраться до Сокольников автобусом. “Если ты меня ждешь в метро, любезный мой палач, — злобно подумал он, — тебе придется запастись терпением”. В автобусе Чемеков задремал и едва не проехал свою остановку. Настроение сменилось на тревожное, и он чувствовал, как липкий страх вновь закрадывается  в его душу. Лев Николаевич закрыл лицо зонтиком и пошел в сторону старого-старого парка. Он свернул с главной дорожки и немного постоял в кустах, прислушиваясь к монотонному шуму дождя. Парк был мертв, попрятались птицы, и только унылый серый дождь распевал свою бесконечную песню, смывая позолоту с листьев и краски с неба. Чемеков, пробираясь сквозь заросли кустарников и деревьев, дошел до летней эстрады. Остановился и осторожно высунул голову. На лавочке в глубине эстрады сидела Натали, с нежностью прижимая к себе сына. Чемеков вдруг понял, что Натали сидит здесь с самого утра; он смотрел в ее спокойное лицо, как она гладила по голове Димарика и как она смотрела куда-то вдаль, словно медитируя. Чемеков прошептал: “Я пришел”.

Женщина что-то сказала сыну, прислонилась щекой к его несчастной голове, и он почувствовал, что Натали плачет. Ему захотелось подойти к ней, но он не сдвинулся  с места, ему захотелось закричать: “Не плачьте!”, но Чемеков промолчал. Какое чудо? На какое чудо надеялась эта женщина? Чемеков смотрел из своего укрытия на мать с сыном, и ему захотелось завыть от безысходности. Зачем он сюда пришел? Почему Ряха выбрал его? Он не герой, и Ряха прекрасно знает об этом. Он маленький мечтательный человек, который не может дать отпор. Разве герой получит удовольствие от убийства слабого?

“Получит! — стиснул зубы Чемеков. — И еще как получит! А что, если Ряха и не собирается его убивать? А что, если Ряха будет мучить его каждый день? Куда ему спешить, если Чемеков все равно никуда не денется? Каждую ночь Ряха будет приходить к нему во сне, каждый день доставать из-под плаща оружие, и каждый день Чемеков будет бежать неизвестно куда от Ряхи и от самого себя. А Иван Добрый-День будет глубокомысленно созерцать, как умирает каждый день Чемеков, как страх, в конце концов, сожрет его душу и истерзанное тело будет принадлежать столетнему старику, которого не узнают даже в театре”.

Чемеков поежился от такой жуткой перспективы. Он чувствовал, что простыл насквозь. Какого черта он приплелся в этот парк, еще раз подумал он. Чем он может помочь Натали и ее безумному сыну? Он оторвал взгляд от Натали и посмотрел по сторонам. Они были одни в этом старом парке, и у него не хватало смелости выйти из кустов. Глаза слезились, и Чемеков не удержался и громко чихнул. Натали вздрогнула и быстро взглянула в его сторону. Чемеков присел и вдруг с ужасом услышал, как кто-то через заросли рванулся к нему. Он видел, как приподнялась Натали, как она внимательно посмотрела в его сторону, и страх, омерзительный страх выбросил Чемекова из кустов прямо на дорожку перед летней эстрадой. Их взгляды встретились,              Натали что-то выкрикнула, но он ни о чем не думал уже, он мчался по лужам к выходу. Лев Николаевич боялся оглянуться, и, лишь пробежав мимо метро, уткнувшись в каменную ограду городской больницы, он посмотрел назад. Никого. Чемеков ткнулся головой в ограду и зарыдал отчаянно и громко. Он забыл в кустах зонтик, и дождь промывал его, одинокого и затравленного. Кто же был в кустах? Ряха? А может быть, бродячая собака сидела рядом с ним и так же дрожала от холода? Лев Николаевич побрел в сторону  станции метро “Преображенская площадь”.

— Все правильно, — бормотал Чемеков. — Нужно согреться.

Он спустился в метро, доехал до “Комсомольской” и пересел на кольцевую линию. В вагоне было тепло, Чемеков забился в угол, и поезд закружил его по кругу. Мелькали одни и те же станции, его бросало то в жар, то в холод, он просыпался, и вновь дремота обрушивалась на него, и Чемеков уже не понимал, что происходит вокруг, где он, слезы текли из глаз, и когда, вынув платок из кармана, он наткнулся на письмо, то мучительно долго соображал, откуда оно взялось.

“Мне обязательно нужно с Вами встретиться, — с тру-дом читал он послание от жены Поймонова. — Я больше не хочу жить! Я прошла через все унижения, какие только возможны, но то, что я сегодня обнаружила... Это ужасно! Если у Вас сохранилось ко мне хоть немного жалости, приезжайте в любое время. Лиза”.

Чемеков долго перечитывал письмо от Лизы. Еще одно несчастное создание.

— Но при чем здесь я?! — вскричал он, и пассажиры разом посмотрели на промокшего господина с подбитым глазом. Он проехал еще несколько станций, пока до него не дошло очевидное и вполне благополучное завершение сегодняшнего безумия. Поймонов в тюрьме, трогательная Лиза страдает сейчас одна в огромной квартире, где, без всяких сомнений, найдется горячий борщ и рюмка водки и где его не выследит Ряха! Ах, Лиза, Лиза, как ты вовремя! Но что ты могла обнаружить такое, от чего хочешь добровольно уйти из жизни?

Чемеков доехал до “Китай-города”. Поймонов жил на Солянке, в старом купеческом доме, в котором Чемеков бы-вал однажды, по случаю юбилея Евгения Ивановича. Он вышел из метро и через несколько минут уже стоял возле квартиры Поймонова. Отдышался и решительно нажал на звонок. Послышались быстрые шаги, и дверь открыла Лиза.

— Вы пришли? — жалко улыбнулась она, пропуская Чемекова.

— Как видите, Елизавета Сергеевна, — сказал он и подумал, что даже дома она одевается, словно монашка, во все темное.

— Вы весь мокрый! — воскликнула она и снова улыбнулась ему, виновато и бесконечно грустно. — А что с вашим лицом, Лев Николаевич? — испугалась она.

— Это долго рассказывать,  — ответил он и прошел за ней в гостиную. Она показала рукой  на кресло и села напротив, опустив глаза, смиренно сложив руки на коленях. — Так что же случилось? — не выдержав молчания, спросил Чемеков. — И эта странная записка. 

— Я даже не знаю, с чего начать, — трагично взглянула она на него, и он почувствовал, что Елизавета Сергеевна сейчас зарыдает.

— Только давайте без слез, — дотронулся он до ее руки. — Начните с самого главного. 

— Мне очень стыдно, — вздрогнула она. — Я не  могу. 

— Да что же случилось такое ужасное, что вы не можете сказать?! — нервно закричал Чемеков.

Она умоляюще протянула к нему руки и воскликнула:

— Поймонов заразил меня вшами, Лев Николаевич!

— Что? — опешил Чемеков и, словно в подтверждение ее слов, чуть не взвыл от укуса в лобок.

— Я обнаружила вшей только сегодня, — прошептала она и горько заплакала.

 “Так вот в чем дело! — разинул рот Чемеков. — Вши! Вши, в рот им по голове! Вот кто его мучил все это время!” 

Лев Николаевич в первый раз столкнулся с такой ужасной проблемой. Только сейчас он оценил все благородство Сливы. За все годы совместной жизни она его ничем не наградила!

“Какая чистая и благородная душа, — запустил руки в карманы Чемеков, в ужасе ощупывая себя. — А он несколько дней покуролесил - и получите! Господи! Лиза думает, что Поймонов заразил ее вшами, а она его! Она винит во всем себя! Подумать только! — он смотрел на поникшую от стыда Лизу, невольно прослеживая шелковый путь лобковых кровопийц. — Наверняка его заразила вшами Эльза! Со Сливой он спал в последний раз...”

Лев Николаевич напрягся, но это уже никакого значения не имело. Слива была невиновна! Его толстенькая, ветреная Сливка - и такое благородство! А Эльзу Незванную мог заразить и Поймонов, и Молибога, и кто угодно! Молибога! Чемеков даже ущипнул себя. Мистика. Молибога и после смерти мстит ему. Чемеков вспомнил Лику, ее огнедышащую маму Любовь Сергеевну... Какой позор! Он закрыл лицо руками, и Елизавета Сергеевна, приняв это на свой счет, встала перед ним на колени.

— Простите меня! Умоляю вас!

— Какой позор! — простонал Чемеков. — Что же делать?

—  Лев Николаевич, я вам помогу! — воскликнула с жаром Елизавета Сергеевна. — Это очень просто вывести вшей.

— Да?— посмотрел на нее Чемеков и подумал, что после сражения со вшами они должны торжественно отпраздновать победу. — Ну, что ж, я готов, Елизавета Сергеевна! — решительно поднялся он со стула. — Что мне делать?

— Вам нужно пройти в ванную, побрить подмышки и внизу, — чуть слышно сказала она. — А потом я вас продезинфицирую дихлофосом - и все.

— Дихлофосом? — припух он. — Вы хотите облить меня ядом? Я же не вошь, Елизавета Сергеевна, чтобы меня ядом морить! — с обидой сказал он. — А себя вы тоже дихлофосом продезинфицировали?

— Да. У меня подруга врачом работает, она сказала, что, если ничего под рукой нет, дихлофос - самое верное средство от вшей.

Чемеков обреченно вздохнул, прошел в ванную. Разделся, включил горячую воду.

— Силы небесные! — закричал в страхе он, раздвигая свой куст, разглядывая целую колонию разлапистых чудовищ. Он попробовал подковырнуть ногтем одну из гадин, но вошь насмерть вцепилась в кожу. Чемеков намылил лобок, взял бритву Поймонова и начал медленно бриться. Вши, как миниатюрные осьминоги, даже разрезанные бритвой пополам, продолжали шевелить щупальцами и цепляться за Чемекова. Вскоре многострадальный лобок Чемекова стал абсолютно голый и нежный, словно мякоть банана, забрызганная кровью. Он порезался в нескольких местах, а когда попробовал разглядеть вблизи раздувшегося от крови тирана, его чуть не стошнило. Робко вошла в ванную Лиза и долго изучала его голову.

“Совсем как обезьяны в тропическом лесу, — горько думал Чемеков. — Как все это отвратительно!” Но было приятно сидеть в горячей воде и ощущать на себе ласковые руки Лизы, делать скорбную мину, еще раз давая ей понять всю тяжесть ее преступления.

Лиза вымыла голову Чемекову и, словно маленького ребенка, вытерла полотенцем. Подняла с пола огромный баллон с дихлофосом, и Лев Николаевич отшатнулся.

— Может, не надо? — испуганно вскричал он.

— Все дело в том, — с печалью в голосе сказала она, тщательно осматривая его лобок, брови и подмышки, — что вши могут попасть в задний проход и тогда человек умирает.

— Какой ужас! — каркнул он, и она повернула его к себе спиной и заставила нагнуться. Тугая струя дихлофоса огнем обожгла его многострадальное анальное отверстие, зацепив мошонку. Боль была нестерпимая, Чемеков вы-прыгнул из ванны, бешено вращая глазами, а Лиза, заметив что-то подозрительное на лобке, направила на оголенную, порезанную кожу  баллон. — О-о! Ема-е! — упал на пол Чемеков от нестерпимой боли. Лиза заплакала и прошептала:

— Мне тоже было больно, но нужно повторить.

— Что? — вскричал Чемеков, и ему стало так дурно от этого ужасного дихлофоса, что не было сил выбраться из ванной. Лиза зажала пальцами нос и попробовала вытащить его. — Я умираю! — прохрипел Чемеков. Его мутило, голова поплыла над плечами и, как подстреленный боец, он по-пластунски выполз в коридор. Оголенные выбритые места горели адским огнем, до ягодиц невозможно было дотронуться, задний проход напоминал реактивное сопло, из которого вот-вот вырвется пламя. Чемеков кое-как дополз до балкона. Свежий воздух несколько оживил его. Лиза накинула на него халат Поймонова, и он, продышавшись, боком уселся на диван. Чемеков пытался ответить на очень простой вопрос: за что же он так страдает? за какие грехи?

— Вы простили меня, Лев Николаевич? — вдруг донесся до него голос Лизы.

— Вы ни в чем не виноваты, Елизавета Сергеевна,  — великодушно ответил он и спросил: — Что ж, водки у вас нет? Я слышал, что отравление лечат водкой.                            

— Как же нет? — оживилась она. — У Поймонова весь холодильник водкой забит. Пожалуй, и я с вами выпью! — храбро воскликнула она. — Вы посидите, а я сейчас приготовлю закусить.

Чемеков прошелся по гостиной, заглянул в спальню. Огромная круглая кровать стояла посредине спальни, паркетный пол был устлан коврами, и на стене висела картина фривольного содержания. Страшный сатир, насилующий волоокую нимфу, напоминал самого Поймонова. “Зачем Поймонову круглая кровать? — подумал вдруг Чемеков. — В чем здесь изюминка? Или на круглой стоит лучше?” Он посмотрел на внушительных размеров шкаф, взгляд скольз-нул по розовым шторам, и до него донесся голос Лизы.

— Лев Николаевич, все готово! — позвала она его. Чемеков заглянул по пути на кухню в кабинет и сказал:

— Лиза, давай перейдем на “ты”. После всего, что с нами случилось, глупо звать друг друга по отчеству.

— Я попробую, —  тихо сказала она. Ее лицо было по-прежнему печальным, и он не выдержал:

— Послушай, Лиза! Почему у тебя всегда такое виноватое лицо? Улыбнись, пожалуйста.

Она улыбнулась, и он вздохнул с невольной досадой. “Какая она все-таки жалкая,”

— Хорошая у вас квартира, Лиза. Даже черный ход есть, — сказал он.

— Купеческая, — ответила она. — Наш дом  один из первых высотных домов в Москве. До революции здесь жила Вера Холодная.

— Надо же! — значительно протянул он и покосился на графинчик с водкой. Лиза поставила перед ним тарелку с борщом, закуску, и он разлил по рюмкам водку. —  За встречу! — сказал Чемеков, чокнулся с Лизой и одним глотком выпил водку. Лиза сделала маленький глоток и внимательно посмотрела на него. Лев Николаевич накинулся на борщ, и она чуть улыбнулась, глядя на его аппетит.

— А Поймонову никогда не нравилось, как я готовлю,— вздохнула она.

— Поймонов — дурак, и место ему в тюрьме! — проурчал Чемеков и подумал, что, пожалуй, он поживет некоторое время у Лизы.

После водки и горячего борща жизнь казалась не такой уж отвратительной причудой. Лиза принесла ему сигареты, и он, выпив еще одну рюмку, вполне логично посмотрел на ее ноги.

— У вас красивая фигура, Лиза, — произнес он.

— Не надо, прошу вас, — встала она и убрала тарелки со стола в раковину. Включила воду и о чем-то задумалась, глядя на тарелки. Чемеков медленно приблизился и обнял ее за талию.

— Лиза, а мне сегодня исполнилось сорок лет, — прошептал он.

— Поздравляю, — сжалась она.

— Подумать только, уже сорок лет! Я вам хоть немного нравлюсь?

Она закрыла глаза, чуть откинув голову, и попробовала разжать его руки.

— Не надо, Лев Николаевич!

— Ну, почему же не надо? — поцеловал он ее в ямочку под ухом.

— Нехорошо это.

— Ну, почему же это нехорошо? — скользнули руки к ее груди.

— Что вы со мной делаете?! — беспомощно вскрикнула она, и Лев Николаевич  почувствовал, как она дрожит в его руках, и он поцеловал ее в губы. — Ну, зачем я вам?  — быстро и горячо прошептала она. — Вы же меня не любите!

— Ты удивительная, Лиза! —   страстно целовал он ее в густые пепельные волосы, в испуганные карие глаза. — Ты такая нежная, трепетная, такая вся... — приподнимал он платье, и рука скользнула под трусики.

— Пустите же меня! — простонала она, пытаясь вырваться. Она с мольбой взглянула на него и горько зарыдала.

— Что с вами? — вскричал  испуганно Чемеков.                      

— Вы... вы не уважаете меня,  Лев Николаевич! — сквозь слезы прошептала она.

— Помилуйте! — вскричал он. — Я вас очень даже уважаю! И вы мне очень нравитесь!

Она подняла на него выразительные карие глаза и воскликнула:

— Вы обманываете, обманываете меня! — она вдруг смолкла, с вызовом взглянула на него, подошла к столу и сказала: — Ну и пусть! Давайте выпьем за ваши сорок лет! Я сегодня хочу быть пьяной, я сегодня хочу любви, я сегод-ня всю ночь буду вас любить, Лев Николаевич, я буду вашей наложницей, я никогда не слышала ласковых слов от Поймонова! Я вам действительно нравлюсь?

Чемеков подошел к ней и нежно поцеловал в прелестный полуоткрытый рот.

— Я вас люблю, Лиза, — прижал он ее к себе с силой, и она застонала в его руках, и он наслаждался властью над этой смиренницей и уже не спешил овладеть ею. Спешить было некуда, вечер и вся ночь были впереди. Он разлил водку по рюмкам, чокнулся с ней, и Лиза храбро выпила мелкими глоточками водку до дна. На миг зажмурилась и отчаянно посмотрела на него.

— Вы такой красивый, Лев Николаевич, — коснулась она его щеки. — Вы теперь мой император, вы ведь не бросите меня? Правда?

— Лиза, я никогда не брошу тебя! — привлек он ее к себе, приподнял край платья, и она стыдливо поежилась:

— Я хочу принять ванну. 

— Ну, что ж, — снисходительно погладил он ее волосы. Лиза быстро прошла в ванную, Чемеков неспеша тяпнул еще одну рюмку, закурил и посмотрел в окно, где в сумерках буйствовала осень, кутаясь в плед из дождя и простуды. На кухне было тепло, водка грела сердце, Чемеков был сыт, и его ждала постель с очаровательной монашенкой, которая поклялась на Библии любить его всю ночь. Он прислушался к шуму воды, шаловливая мысль пронеслась в голове,  он улыбнулся и подошел к ванной. Только хотел открыть дверь и вдруг услышал горький плач Лизы.

“Что за черт! — сплюнул он с досады. Игривое настроение пропало, он вернулся на кухню и налил себе водки прямо в чашку. — Поневоле посочувствуешь Поймонову! — с трудом выпил водку, быстро закусывая колбасой. - Одни слезы! Ни радости, ни выдумки! А в постель залезет — опять будет плакать. С ума можно сойти”.

Чемеков мрачно посмотрел в пустую чашку, закурил и тут же вспомнил о Ряхе. “Наверняка Ряха караулит меня возле дома, — злорадно подумал Чемеков. — Ну что ж, палач, жди свою жертву!”

Лев Николаевич почувствовал, что опьянел. Безумие последних дней и водка сделали свое дело. Он с трудом поднялся, пошатываясь, дошел до спальни, включил ночник и с ядовитой ухмылкой забрался на круглую постель Поймонова.

— Как вам дышится в тюрьме, дорогой вы мой Евгений Иванович? — пробормотал он, невольно вспоминая нары в медицинском вытрезвителе. — Сейчас придет ваша трепетная супруга, и мы славно повеселимся.

Постельное белье пахло антоновскими яблоками, дождь монотонно стучал по стеклу, и было удивительное состояние покоя, которое он совершенно забыл.

“Как хорошо”, — не спеша текли его мысли, и лень было шевельнуться, и слипались глаза, и где-то чуть слышно тикали часы.

— Вы спите? — донесся до него тихий голос Лизы, и он с трудом открыл глаза. Обнаженная Лиза стояла перед ним с мокрыми волосами, скрестив руки на груди, и как-то странно было ее видеть без темного треугольника.

— Иди ко мне, — протянул он руку, и она послушно легла рядом с ним, прижавшись к его плечу  влажной и горячей грудью.

— Я люблю вас, — поцеловала она его в шею, и он, положив руку ей под голову, провел другой по ее нежному  выбритому холмику.

— Мы с тобой словно обритые уголовники, — безмятежно улыбнулся он, закрыв глаза, и Лиза целовала его тело, а он не мог шевельнуться от навалившейся усталости. — Лиза, если б ты знала, как я бесконечно устал умирать от страха, — вздохнул он и уткнулся лицом в ее душистые волосы. — Я посплю немного... 

— Спи, — положила она голову ему на грудь. — Спи, император моего сердца, нам некуда спешить...

И Чемеков вдыхал запах ее тела, и ее горячие слезы обжигали кожу, и он уже не понимал ее печаль, уносясь по безмятежной реке сна. На улице все сильнее и сильнее лил дождь, Лиза постирала брюки и рубашку Чемекова, по-чистила костюм и включила телевизор, забравшись с ногами в кресло. Она долго смотрела в экран и не понимала, что происходит, потом подошла к Чемекову и с умилением вгляделась в его лицо, теребя волосы и прислушиваясь к его дыханию. “Ну и пусть! Пусть!” — шептали ее губы, и раздался дверной звонок.

Лиза замерла. Она подошла к двери и чуть слышно спросила:

—  Кто там?

— Открывай, чертова курица! — прорычал за дверью Поймонов, и Лиза едва не потеряла сознание от страха. А Чемеков пускал пузыри изо рта и безмятежно плыл по бесконечной реке мимо желтых пирамид и загадочных сфинксов.

                            

Дальше еще интересней…

ШУТОВСКИЕ  РОМАНЫ